вторник, 24 мая 2011 г.

В НОВОМ ФОРМАТЕ: Беседа с Николасом Тимом



Николас Тим – украинский рок-блюзовый музыкант, последнее время с завидной периодичностью радоваший нас своей акустической программой. Сегодня он готовится к переходу на новый уровень – к выступлению с собственной командой. Что из этого получится, мы увидим уже в ближайший четверг в «Бочке» на Театральной, а пока давайте узнаем, что об этом и о многом другом думает сам Николас.







В: С каким настроением готовишься к презентации новой формы своей программы?

Н: С приподнятым. Я вот только посмотрел Клэптона в Лондоне, и мне так захотелось с музыкантами сразу поджемить, что я очень excited по этому поводу.

В: Как выбирал музыкантов?

Н: Изначально я все устроил а-ля по-серьезному: написал объявления, мне звонила куча людей, присылали демки, я их отслушивал, с ними встречался, потом пытался играть… Потом ничего из этого не получилось, и в итоге кто нашелся, кто оказался в нужное время в нужном месте, с теми сейчас и играю. То есть, нет, это не случайные люди, я тоже кого-то нашел по объявлению, с кем-то был давно знаком и решил попробовать, кого-то просто на концерте увидел. Совершенно разными путями нашлись, и пока что мне очень нравится, как идет работа.

В: Какие инструменты мы услышим?

Н: Ритм-секция – бас и барабаны – и бэк-вокал, плюс я на гитаре и вокале.

В: Ты будешь с электрогитарой выступать, или с акустикой?

Н: Я буду с тремя гитарами: и с акустикой, и с электро. Это моя акустика – Taylor, Gretch американский старенький, восемьдесят шестого года, и мой американский Telecaster пятьдесят второго года.



В: Все давно привыкли к твоему «Тэйлору», как к визитной карточке. Скажи, за что ты его особенно любишь, что он дает и почему именно он стал твоим спутником?

Н: Знаешь, Taylor – это «value for money», полностью отрабатывает свои деньги. Я только что в том же Лондоне попал в маленький магазинчик, где продаются б/у гитары, но не простые, коллекционные, то есть там есть очень редкие модели. Я там поиграл на «Мартине» за пятнадцать тысяч долларов. Потрясающе гитара звучит, ничего не скажешь, просто шикарно! Но когда ты понимаешь, сколько она стоит… Ведь в принципе хорошие гитары Martin (это как Porsche в машинах) стоят пять-шесть тысяч долларов и тогда звучат очень достойно. А Taylor уже за тысячу долларов звучит шикарно. То есть эта гитара – идеальная за эти деньги, и для концертов, и для студии.

В: Хорошее промо.

Н: Да, но нет - мне Taylor денег пока не платит. Пока. Вот, кстати, на «Тэйлоре» играет Дейв Мэттьюз – вот это уже промо.

В: Электрогитара – это новые возможности с точки зрения звука. Услышим мы какие-то существенные перемены на концерте?

Н: Конечно. У меня будет гораздо больше соло, чем в акустике. Я не забыл, на самом деле, и свое отчасти брит-поповское прошлое, поэтому даже сделаю пару песенок U2 с соответствующим звучанием.

В: То есть каверы нас, как говорится, не покинут?

Н: А почему нас кавера должны покинуть? Все, на чем я вырос, все, что меня питало – теперь все это пропускаю через себя. Я тебе скажу, что у западных исполнителей, а особенно у блюз-роковых музыкантов, даже таких больших, как Клэптон, Мейер, Стинг, в лайвах кавера могут занимать до тридцати, а у Клэптона – до шестидесяти-семидесяти процентов всего материала вообще. Понимаешь, когда ты играешь чью-то песню потому, что она тебе жутко нравится, и ты настолько ее любишь, что ты хочешь попробовать ее сыграть – это одно. А когда ты кавера играешь, потому что это то, за что тебе в пабе заплатят деньги – это другое. Это просто разное отношение к каверам: играешь, потому что надо, или играешь, потому что хочешь.

В: Ты веришь в какие-то концертные приметы?

Н: Нет, потому что эти приметы постоянно нарушаются. Вообще, если честно, я в последние несколько лет перестал следить за какими-либо приметами, они у меня из жизни совершенно пропали. У меня нет примет в жизни в принципе, я совершенно перестал быть хоть на какую-то долю суеверным.

В: У тебя очень нежные, лиричные тексты, и мне всегда было интересно: сначала, когда пишешь песню, в голове рождается текст или мелодия?

Н: По-разному. Иногда, бывает, я пишу какой-то рифф на гитаре, какую-то мелодию, и на это начинаю напевать уже вокальную партию, а потом приходит текст. А бывает, у меня какая-то фраза в голове родится, пара слов, прикольный оборот, и тогда я эту фразу пытаюсь положить на мелодию и из этого развить песню. Очень по-разному получается.

В: Песни пишутся новые сейчас?

Н: Да, у меня достаточно много новых песен. У меня, наверное, с десяток лежит новых песен, которые у меня просто руки не доходят сделать.

В: А на ближайшем концерте мы что-то новое услышим?

Н: Ты имеешь в виду – из того, что я не играл в акустике, из оригинального материала? Наверное, нет. Все, что я играл в акустике, я и буду играть в электро. Но оно звучит абсолютно по-другому все, то есть это действительно будет, как будто слушаешь новые песни.



В: С переходом к формату группы ты не находишь, что клубно-ресторанный формат уже тесноват? Не планируешь перебраться на большие площадки?

Н: Так я и буду перебираться. Я же сейчас готовлюсь к фестивалям, и да, я буду перебираться на большие площадки. И потом, я сейчас готовлюсь к выпуску альбома и к его презентации. А во-вторых, это же совершенно не значит, что я отказываюсь от акустики, я в акустике все равно буду работать. Я частично буду играть свои акустические песни в групповой программе, плюс вот, например, буквально сегодня мне позвонили, чтобы устроить еще один акустический концерт в июне. Я буду параллельно все это делать, акустика никуда не денется. Слишком душевный, удобный и экономный формат.

В: На Украине, по сути, никто не делает того, что делаешь ты. На твоих концертах складывается впечатление, что находишься не здесь, а где-нибудь в американском кафе, в спокойной атмосфере, и слушаешь душевный блюз. Ты не задумывался о перспективе чего-то вроде мирового турне?

Н: Ну, давай будем откровенными и реалистами. Мировое турне может быть тогда, когда тебя знает весь мир, то есть надо чтобы тебя знали по всему миру люди, которые на тебя придут. А для того, чтобы тебя узнали люди, которые на тебя придут, ты должен на одном из рынков, которые «доставляют» на мировую сцену артистов международного уровня – Северная Америка, Великобритания, например – добиться определенного успеха. Я над этим сейчас и работаю. Я вот только недавно вернулся из Канады, где я делал четыре трека для американского рынка. Если они пойдут, то от того как они пойдут и будет зависеть, ждет меня что-то на том рынке, а соответственно, и на международной арене, или не нет.

В: Расскажи немного о работе в Канаде.

Н: Мы выбрали, точнее, нет, они – лейбл (и студия) Image Artists – выбрали четыре трека, которые, как они считают, имеют перспективы на американском рынке. Это Hey Babe, Fool, Just Like Every Woman – дуэт с Дэном Ротери – и Dreams Fall. И вот эти четыре песни были адаптированы, переаранжированы, частично перепеты мной и переиграны для того, чтобы подходить под американский рынок. Я пока еще не слышал финальные варианты этих песен, они еще в процессе работы… Буду ждать.

В: Твое сотрудничество с канадским музыкантом Дэном Ротери вылилось пока в одну песню. Ты видишь дальнейшие перспективы?

Н: Ну, я сотрудничаю с его лейблом, я сотрудничаю сейчас с его продюсером и я, в принципе, сотрудничаю с ним по возможности выхода на американский рынок. У нас с ним музыкальные стили достаточно разные, поэтому эта песня – такое уникальное явление. Хотя я не знаю, возможно, в будущем мы что-то еще вместе сделаем. То есть, мы хорошие очень друзья, нам очень нравится играть вместе, джемовать, но наши видения, скажем так, музыкальных карьер и музыки в целом – они отличаются. Поэтому, если мы найдем какие-то точки соприкосновения – мы с ним дальше поработаем. Как в Just Like Every Woman: мы нашли, понравилась песня обоим, мы почувствовали, как ее может спеть каждый из нас – мы ее сделали.

В: Хорошо получилось.

Н: Да, хорошо получилось. Но по поводу остальных – еще подумаем, посмотрим. Пока у него просто голова занята его карьерой, у меня – моей карьерой, и это все очень разное.

В: Ты говоришь, твои песни адаптировались под американский рынок. Адаптировались с точки зрения техники, звучания, исполнения?

Н: С точки зрения звучания, аранжировки где-то, с точки зрения манеры вокального исполнения.

В: Как ты думаешь, что все-таки первично в музыке, и в искусстве в целом: техника или эмоция?

Н: Конечно, эмоция. Техника, по сути, – это же и есть эмоция. Это все эмоция. То есть, для того чтобы искренне, красиво играть любую музыку, будь то, не знаю, техно или будь то хэви-металл, ты должен эмоционально этому соответствовать, иначе ты ее не сможешь делать. Поэтому это – прежде всего. А техника – это просто отображение эмоций. Ну, вот возьмем блюз. Это, скажем так, очень аритмичная, нестандартная с точки зрения музыкальной теории, неструктурированная музыка. Почему? Потому что люди, которые ее пишут, точнее, писали, которые ее изобрели – фермеры, афроамерикацы. Никакого образования, структуры или понятия формы в голове у них не было. У них было только чувство и какое-то уникальное восприятие музыки того времени. Или, наоборот, если ты возьмешь там, не знаю, хэви-металл, то это люди, которые исповедуют очень конкретную символику, культуру, ценности, скорость жизни, яркость проведения времени. Это все выражается в тяжести, жесткости, скорости и в песне, и в звучании. То есть это все – эмоции, потом они перекладываются просто на некоторые технические аспекты, вот и все.

В: А можешь описать эмоции, которые ты передаешь своей музыкой?

Н: Они очень разные, потому что я ведь рос и на поп-музыке, и на брит-попе, и на блюз-роке, и на блюзе, и на классическом роке семидесятых, таком как Led Zeppelin, Pink Floyd. Поэтому у меня очень разные из-за этого песни. Эмоции, по сути – это все эмоции из жизни, о том, что ты видишь, что ты слышишь, что ты чувствуешь по отношению к тому или иному явлению, человеку, ситуации. Это все эмоции из жизни. Мне, наверное, близки на данный момент эмоции, мелодика, и техника, соответственно, блюза, рока и кантри, потому что ценности, которые исповедует эта музыка – свобода, любовь, уважение к различным культурам, людям и крайняя искренность в исполнении – это то, что мне очень близко по жизни в принципе. Поэтому, когда я играю такую музыку, у меня и эти эмоции каким-то образом проявляются.



В: Какую бы то ни было принадлежность к жанру ты чаще пытаешься сохранить специально, или она появляется сама собой?

Н: Ты знаешь, у меня как раз с этим проблема, потому что когда ты принадлежишь очень четко к какому-то жанру – ты попадаешь в нишу. Когда ты попадаешь в нишу, для старта это очень хорошо. Потому что есть тусовки – в джазе, в блюзе (ну, у нас-то в блюзе нет в стране, но в принципе), в, скажем, тяжелом роке, металле. Эти люди тогда поддерживают тебя, ходят на твои концерты и тусят с тобой просто потому, что ты делаешь такую музыку, как им нравится, даже если они тебя не знают, и у тебя не очень хорошо получается, и ты, по сути, никто. Поэтому в  Киеве, например, где у нас сейчас очень большая тусовка хард-рокеров и металлистов, на любую мало-мальски знаменитую группу триста человек собрать на концерт – легко. Даже на джазового исполнителя можно сто человек собрать. В то время как на начинающего поп- или поп-рок исполнителя – крайне сложно. Почему? Потому что поп-продукт – это как порошок, как шоколадка: это продукт популярный, продукт массового рынка, и продаваться он, соответственно, должен уже массовыми инструментами. И вот у меня проблема в том, что у меня есть элементы где-то брит-попа, где-то блюза, где-то кантри, где-то рока, но по сути – это поп-музыка, я не принадлежу ни к одной нише. И проблема в том, что эта поп-музыка требует массового продвижения, она требует массовой рекламы. То есть такую музыку, как у меня, хочу я того или нет, покупают в мире прежде всего потому, что ее знают, понимаешь, а не потому, что она принадлежит какому-то культурному слою. С акустикой – другое дело. Я с акустикой могу прийти в блюзовый бар, сыграть блюз, и я буду принадлежать к этой нише, меня воспримут без моего материала. Но опять же, если я хочу играть то, что у меня на альбоме, тот поп-рок материал, мне нужно массовое продвижение, мне нужна поп-культура. А поп-культура предполагает поп-методы донесения, то есть средства массовой информации.

В: Ты сейчас играешь в барах, маленьких клубах. Ты замечал, публика, которая там присутствует, в большей массе приходит послушать именно тебя, или она оказывается там случайно?

Н: Бывает очень по-разному. Я уже устал, честно говоря, здесь отслеживать какие-то тенденции, потому что на один концерт может прийти три человека, которые пришли случайно, а на другой концерт может прийти триста человек, и из них сто пришли, или двести, на меня. Это невозможно проследить. Проблема в том, что у нас публика, как, в принципе, и люди в стране, очень сдержанная. Люди стесняются демонстрировать свои эмоции, свои вкусы и свои истинные мысли… Хотя мы и виним очень часто иностранцев – американцев или европейцев – в их двуличности или сдержанности, к сожалению, люди у нас очень, очень закомплексованные в большинстве своем. И я в том числе таким был! Я не говорю, что все, кроме меня, нет, я сам через это прохожу. Люди закомплексованы, сжаты, сдержанны в своих эмоциях, и показывать, что тебе что-то нравится, особенно без какого-то алкогольного или прочего стимула, – это вообще, в принципе, знак дурного тона. В Лондоне вечером в пабе в понедельник, где играла группа из трех мальчиков и одной девочки двадцатилетних, и играла кавера исключительно, на второй песне люди стояли на столах и пели каждое слово. Прям такое ощущение, что я был на стадионе. Вот публика, понимаешь? Это не значит, что мы хуже, а они лучше, нет, просто там люди совершенно спокойно могут себе позволить прийти из офиса и оторваться так, как будто они, я не знаю, хиппи какие-то. У нас, к сожалению, это все очень сжато. И не только по отношению к моей музыке. Даже к музыке, которая здесь, в Украине, популярна. То есть я не раз был в ресторанах или барах, где люди играли нашу эстраду, в принципе, песни, которые все знают и которые все люди ждут услышать, но они раньше чем через час-полтора не начинают реагировать на музыкантов в принципе, даже хоть какими-то аплодисментами.

В: Кстати, ты много говоришь о концертах в Лондоне, в других странах, как ты уже говорил, ты недавно побывал на концерте Эрика Клэптона, на другие концерты ездил. Можешь вспомнить, что тебя больше всего впечатлило? Возможно, какой-то один конкретный концерт, или какая-то деталь, которая была присуща им всем?

Н: Вот я тебе скажу честно, ты, наверное, будешь удивлена… Но самые яркие концерты, которые были в моей жизни на данный момент – это концерт Muse, во-первых. Потрясающее шоу, это было  пять лет назад, и я был не то что в восторге, я был в ауте. U2, безусловно. Эрик Клэптон. Но это – монстры мировой сцены, это легенды ходячие, от которых ты ожидаешь соответствующего. Они, конечно, поразили меня многими вещами, и прежде всего атмосферой. Эмоциями, атмосферой и, конечно же, профессионализмом. У U2 размах шоу – это просто чудо какой-то инженерной мысли, помимо самой музыки. Но вот концерт, который меня просто пригвоздил, из-за того, что я этого не ожидал  – это концерт вот той группы в лондонском пабе в понедельник вечером. Ты заходишь в бар, где два на два территория, стоит группа возле лестницы и что-то пытается играть. Они это так играли, с такой эмоцией, с такой отдачей, что у меня сложилось ощущение, будто я на стадионе. И публика так это воспринимала, что казалось за секунду загорелся такой мега-горячий факел, и в зале, и на сцене. Такое ощущение, что это были легенды, что это Rolling Stones были, и это был не паб, а стадион Wembley. Я был в шоке. Притом я не пил ничего, я потом уже в пабе начал заказывать себе что-то. То есть эмоционально я был совершенно ровным. Меня просто как музыканта и как человека, который был на такого уровня концертах, это просто убило. Я не ожидал такое увидеть.

В: А из наших украинских команд что-то слушаешь с удовольствием?

Н: Я с удовотствием в свое время слушал Океан Ельзи, с огромным удовольствием. «Янанебібув» альбом, который Ступка спродюссировал, я считаю просто жемчужиной украинской музыки. Это шикарнейший альбом, я его до сих пор могу с удовольствием слушать. Я слушал в школе и ВВ, и «Мумий Тролля», я всю нашу эстраду практически «рокапопсовую» постсоветскую в свое время слушал. Мне очень нравится альбом «Мумий Тролля» «Икра», он шикарный, они его тоже в Лондоне записывали. Мне очень нравится Скрипки фольклорное творчество. Мне кажется, он как музыкант, который исполняет фольклор очень колоритный и интересный. Вот из поп-исполнителей, наверное, Гайтана – это самое яркое, самое профессиональное, что есть: и с точки зрения изюминки, и профессионализма, и харизмы, и подачи она самая, наверное, яркая из всех.

В: Ты упомянул, что альбом Мумий Тролля записывали в Лондоне…

Н: Первые два, да. Они, на самом деле, записывали в Лондоне кучу всего, просто первые два записывали именно британские сессионные музыканты, и делалось это все именно с британским саунд-продюссером, а Лагутенко просто пел.

В: Твой альбом, который мы уже с нетерпением ждем – он записан будет в Украине, или там будут канадские, скажем так, вкрапления?

Н: Я думаю, что он будет записан в Украине с канадскими вкраплениями. Фактически, он будет сделан 50/50.

В: Чего на данный момент времени не хватает, чтобы мы его наконец-то обрели и послушали?

Н: Я не хочу выбрасывать это просто так на рынок. Я сейчас веду переговоры с различными средствами массовой информации, медиа и лейблами, для того чтобы его презентовать уже с определенным промоушеном, с определенной оглаской, чтоб  это не было просто очередным тихим концертом где-то в пабе. Я хочу из этого сделать что-то побольше, и я готовлю это на осень, скорее всего, потому что это как раз сезон, когда что-то стоит презентовать. Плюс я жду треков из Канады. Я хотел бы из этого сделать событие и с этим поехать в тур. Поэтому надо готовиться, это все не так просто, и финансово, и организационно.

В: Тур по городам Украины, или по другим странам тоже?

Н: Возможно, и по другим странам. Я сейчас веду переговоры с одной компанией по поводу Нью-Йорка, возможно, Image Artists сделают что-то для меня в Канаде. По Европе пока я вел предварительные переговоры с одним booking-агентством. Понимаешь, кратковременный недостаток моей музыки в том, что она не стопроцентно подстроена под постсоветский рынок, этот рынок ее сразу так не воспринимает активно. Это ее кратковременный недостаток. Но ее долгосрочная перспектива и преимущество в том, что если она станет популярной, ее могут слушать везде – и в Японии, и в Австралии, и во Франции, и в Америке, она международная. Ну, и в Украине, я очень надеюсь на это.

В: Ты считаешь себя украинским музыкантом?

Н: Да, конечно. Я везде себя позиционирую как украинский музыкант. Как раз в этом и фишка, понимаешь? У нас есть спортсмены, бизнесмены, художники, музыканты в академической музыке, танцоры, знаменитые на весь мир и работающие в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, в Вене, в Риме, где угодно. Есть хоры, балеты, футболисты, боксеры… Даже некоторые фильмы! А вот в поп-музыке, в поп-культуре нашей нет ни одного, кроме ТаТу, у которых был всплеск кратковременный, постсоветского артиста, который был бы реально международным, ни одного. Поэтому это terra nova, которую как раз надо исследовать.

В: Говоря о фильмах, можешь вспомнить, что тебя впечатлило последним временем? Как из нашего, так и из зарубежного.

Н: Самый последний фильм, который я посмотрел вот в самолете и который мне очень сильно понравился – это «Пять минаретов в Нью-Йорке», шикарнейший фильм. Естественно, классика, которую я пересматриваю – фильм, за который Джефф Бриджес получил «Оскар» – «Сумасшедшее сердце», Crazy Heart. Потом, из последнего, что я видел, мне очень понравился «Безграничный разум», очень интересный фильм, очень хорошая операторская работа… Классная картина. Понравился мне «Санктум», неплохой очень фильм, Джеймса Камерона, между прочим, который «Аватар» и «Титаник» сделал. Есть еще неплохой фильм, мистика-триллер на один раз посмотреть, как же он называется… Вот, The Rite, «Обряд»! Ну, опять же, я просто очень люблю Энтони Хопкинса. Фильм, конечно, не идет ни в какое сравнение с предыдущими картинами по богатству, по смыслу и по работе, но очень достойная картина.

В: Кроме музыки, что приносит тебе моральное и эстетическое удовольствие?

Н: South Park и Family Guy. Family Guy – особенно. : )

В: Сейчас сформировалось очень громкое понятие «современное искусство». Все мы прекрасно понимаем, что все, что сейчас делают люди искусства – музыка, живопись, литература, кино – все это и есть современное искусство. Но, тем не менее, есть вещи, которые подпадают под категорию «современное искусство», а есть вещи, которые называют просто музыкой, кино и так далее…

Н: Как мне кажется, «современным искусством» называют то, что отходит от канонов традиционного искусства. Ну, например, в живописи: ты рисуешь  на холсте. А тут, вместо того, чтобы нарисовать пять помидоров на холсте, ты эти пять помидоров кладешь на тарелку, ставишь на голову собаки, собаку садишь на зеленый шарик, это все помещаешь в комнате, и это называется картиной. Фильм – то же самое. Вместо, скажем, стандартной съемки сюжета идет съемка камерой, вставленной тебе в переносицу. Или в музыке вместо, скажем, записи альбома или песни, сведения и потом – представления публике, ты, например, сидишь перед web-камерой и каждый день по часу что-то джемуешь, и вот это и есть твоя музыка: ты ее не записываешь, а только так вот транслируешь. Я, наверное, в этом плане традиционный артист. Потому что, понятно, пишу песни, записываю, выступаю с ними. Но, конечно же, это все – современная поп-культура. Понимаешь, как бы я ни любил некоторые ретро-вещи, как бы они на меня не влияли, все равно я передаю это все по-современному, все равно передаю это по-новому. Хорошо это или плохо – это уже другой момент, получается или не получается – тоже другой момент, но это в любом случае все современное.





В: Ты разделяешь для себя понятия искусства и поп-культуры, или они работают в связке?

Н: Поп-культура – это огромный супермаркет, куда ходят люди каждый день двадцать четыре часа в сутки, где продаются объекты искусства. Но есть очень много объектов искусства, достойных внимания и просто потрясающих, которые в этот супермаркет не попадают, и наоборот, не смотря на то, что это супермаркет, там иногда попадаются даже самые настоящие бриллианты, и они могут лежать рядом с дешевой лампочкой. В любом случае, я считаю, что если что-то действительно гениальное и сделано потрясающее красиво, умело или искусно - то грех это не продвигать, грех это не рекламировать. Но есть люди, которым это не надо. Или же наоборот, есть люди, для которых суть искусства заключается в том, чтобы рекламировать это по-другому, не так как все остальные. И это тоже, на самом деле, вызывает определенный интерес. В итоге все равно они все попадают в супермаркет. Как ты по-современному, через какие ты каналы ни ходи, в итоге, если ты хочешь и принимаешь решение донести это в массы, миллиардам людей, – это супермаркет, это поп-культура. Не важно (не надо путать с поп-музыкой), это документальное кино, это современное искусство, это натюрморты, это экспериментальный джаз или это трип-хоп – это все поп-культура, все популярная культура.

В: К сожалению, у нас не осталось времени, и на сегодня беседу пора заканчивать. Напоследок хотелось бы спросить: можешь назвать четыре-пять вещей, которые сделали тебя тем, кто ты есть на данный момент как музыкант?

Н: Четыре-пять вещей? Конечно же, номер один, что, наверное, сделало меня тем, кто я есть сейчас, – это падение Советского Союза и открытие всей мировой культуры для маленького мальчика, растущего на окраине Киева. Второе – это старая отцовская акустическая гитара, которая оказалась вовремя под рукой. Третье – наличие огромного количества свободного времени, которое я заполнял слушанием, перевариванием музыки. Четвертое – это несколько пар розовых очков, без которых я бы просто не начал делать то, что я начал делать, потому что это все настолько сложно и неоднозначно, что можно очень легко испугаться и даже не начинать. А пятое – это, наверное, моя любовь к путешествиям и моя любовь узнавать как можно больше всего в этом мире, потому что она открывает такое количество информации, ощущений, эмоций и впечатлений для меня, что я действительно могу назвать свою музыку международной. Не потому что она на английском поется, а потому что она рождается под влиянием того, что происходит во всем мире, а не только в этой стране. Я думаю, что в этом как раз кардинальное отличие, ты знаешь… Не в том, на каком языке ты поешь, а в том, как ты звучишь, и что на тебя влияет. Если ты живешь в этой стране и поешь о проблемах этой страны… Вот, например, Боб Дилан – он же не международный артист. Это социальная сатира на проблемы американского общества того времени. В то время как U2, несмотря на их национальность, всегда были международными, они всегда пели, с самых ранних лет, о каких-то глобальных, универсальных вещах. И тот, и тот исполнители – мои любимейшие, я их обожаю, но просто это совершенно разные послания, совершенно разные идеи музыки. Поэтому, я думаю, моя музыка международна. Именно потому, что я пишу под влиянием всего того, что происходит в мире – на Ближнем Востоке, в Украине, в России, в Соединенных Штатах Америки, в Китае. Я везде там был, где-то дольше, где-то меньше, где-то играл музыку, где-то просто путешествовал. Но я все это впитал, все это во мне, и сейчас вот такой коктейль получается.

В: Будем с нетерпением ждать встречи с коктейлем на концерте. Спасибо и удачного выступления!


Беседовала Влада Григорова





Комментариев нет:

Отправить комментарий